буянов расторопней. Возможно, работал тот самый закон подобия, и видеть его в действии, будучи посвящённой, казалось всё-таки немножко сродни волшебству.

У Саната оказался глубокий чарующий голос, да и на лютне он играл мастерски, так что вскоре к ним стали захаживать послушать его, даже приезжие из других провинций. Услышав его в первый раз, Алрина поразилась до глубины души — такое исполнение баллад на две или три головы превосходило всё, что она прежде слышала. Голос брал за душу, погружал в иллюзорный мир, казалось, даже слышишь звон мечей и пение соловьёв. Впрочем, это было вызвано, скорее всего, особыми способностями Волхва.

— Вы хоть что-то не умеете делать? — спросила она восхищённо, когда они вернулись домой.

— Летать, — серьёзно ответил он. — А ремёслам научиться при такой долгой жизни, как у меня, любой бы сумел. Настоящее искусство барда, ныне утраченное, конечно, чуть посложнее, но народу не повредит проникнуться героическим духом перед войной.

О том, сколько же ему лет на самом деле, Алрина пытала ещё поначалу в горах. Хранитель долго увиливал в присущей ему манере отвечать правду, которая ничего не поясняла: «Много», «Столько не живут», «Больше, чем лепестков у пушистика». А когда девушка всерьёз прицепилась, вынеся этот вопрос в «урочные» (более животрепещущие темы, связанные с ней самой и Кларедом к тому времени исчерпались), вздохнул и признался, что после пятой сотни считать перестал, но это было уже давно.

Однако с учётом его периодических «уходов в спячку» («Как медведь?» — «Похоже, но реже») и путешествий по окрестным мирам, где время течёт иначе, Санат считал, что определить его возраст правильно вообще невозможно. Да и неважно это — всякая душа получает при жизни опыт, просто там, где другим приходится воплощаться неоднократно, начиная путь заново в каких-то иных условиях, он остаётся в том же теле и при той же памяти. Он мог уйти напрямую и в мир повыше, собственно, даже случайно ушёл, но всё-таки выбрал вернуться в родной, чтобы присматривать за ним и наставлять нуждающихся — по просьбе Мелина. Такая стезя далеко не для всех, но это всё тот же путь эволюции (Алрина узнала от него немало новых мудрёных слов, кратко и ёмко обозначавших понятия, с которыми обычные люди не имели дела, а потому без таких «терминов» их пришлось бы каждый раз объяснять или уточнять).

Когда же девушка спросила, каким образом он получил такое бессмертие и могут ли его добиться другие, то поёжилась от ответа: «Могут, ведь я не единственный Хранитель. Но случается подобное крайне редко, потому что проще умереть и родиться заново, чем так. Лично мне было очень больно. Ты даже не представляешь как. Я сгорел заживо. Но не насмерть. Тело моё переродилось, так что теперь оно… Не то чтобы не совсем человеческое, но усовершенствовано по сравнению с твоим. Например, я могу запретить волосам расти на лице или не замёрзнуть в метель на Севере без шубы. Но сами по себе такие способности не стоят тех испытаний, которые мне пришлось пройти, поверь. И сделать это я смог только благодаря тому, что в самый отчаянный момент, который иного лишил бы рассудка, не прекращал раскочегаривать своё внутренне солнце».

Санат тогда ещё приложил палец к груди Алрины — туда, где она растила своё, и на миг, наверное, показал, каков он на самом деле. В точке касания нестерпимо запекло, а в глазах будто и правда солнце полыхнуло — как настоящее, не чета её малютке. Впрочем, Хранитель заверил, что до настоящей звезды ему ещё далеко. Но с тех пор ученица поверила в чудотворную силу внутреннего светила и занималась более упорно. Не сомневалась, что он прав и теперь.

Наверняка, аура Волхва (ещё одно новое слово из тайного знания) тоже немало способствовала отсутствию в трактире крупных скандалов и драк. А также умеряла вольности подвыпивших мужчин. Но всё равно Алрине понадобился чуть ли не месяц, чтобы перестать терять нужное ощущение при малейшем прикосновении к себе посетителей, даже не заряженном особой похотью. Воспоминания о маме в итоге помогли не слишком: в образе знатной дамы была некая надменность, которая по контрасту с положением прислуги лишь провоцировала мужчин ещё больше. И только месяца через два, отбросив и гордость, и униженность девушка добилась состояния, в котором пьяные руки перестали к ней тянуться совсем.

Отчасти ей помогло, как ни странно, обновление гардероба. Алрина упросила Саната сходить к Пикердому за частью клада, чтобы пошить себе платья, сочетающие скромные ткани с непривычным и дорогим покроем, которые помогли ей почувствовать себя уверенней и лучше войти в новый образ. С одной стороны, они оставляли свободу движений на случай возможного боя, а с другой, подчёркивали фигуру, позволяя ощущать себя красивой, но при этом не открывали слишком много, чтобы излишне не соблазнять.

Да-да, она перестала чувствовать себя в платьях, как сарлук на льду. Ей даже понравилось их носить. Ведь именно в платье она могла проявить себя женщиной, а не воином, при этом храня целомудрие — мироощущение ей ранее недоступное, но которого, как оказалось, не хватало. Ведь соответственно полу она себя ощущала разве что в постели с Бреном и с Кларедом, а это другое — не для всех. Теперь же даже пьяный сапожник обращался с ней по-своему уважительно, просто любуясь, без жажды обладать.

К счастью, неприятные для кожи белила применять не пришлось, ибо Волхв каким-то образом «отводил глаза» от её шрама. Он говорил, что мог бы совсем убрать этот след старого испытания, но предвидел, что тот может ещё пригодиться. Девушка не возражала, ибо и сама предполагала нечто подобное. А когда окончательно определилась с дальнейшими планами, предположение превратилось в уверенность.

В середине зимы пришло время решать, что ей делать дальше. От этого зависели последние штрихи подготовки, которую мог дать Алрине Санат. Он достаточно объяснял ей пути судьбы, чтобы отринуть сомнения. Ведь если душа рождалась с определённой задачей, то именно её и имело смысл выполнять. Хоть Хранитель и утверждал что любой опыт полезен, даже ошибочный. Но какой смысл идти неверным путём, если в сердце уже знаешь верный?

Разумеется, после рождения, человек не помнил своих истинных задач, но зачастую это бывало к лучшему. Ведь душа вполне могла запланировать жестокие испытания и даже насильственную смерть, как выяснилось при ответах на те самые страшные вопросы ещё на горе. И от них всё равно не сбежишь, так не лучше ли встретить лицом к лицу, как врага в бою?

Определить свою стезю